Есть у Герцена в книге «Былое и думы» просто ошибки. Вот, например, пассаж о Толстом-Американце: «Я лично знал Толстого и именно в ту эпоху, когда он лишился своей дочери Сарры, необыкновенной девушки, с высоким поэтическим даром. Один взгляд на наружность старика, на его лоб, покрытый седыми кудрями, на его сверкающие глаза и атлетическое тело показывал, сколько энергии и силы было ему дано от природы. Он развил одни буйные страсти, одни дурные наклонности, и это не удивительно: всему порочному позволяют у нас развиваться долгое время беспрепятственно, а за страсти человеческие посылают в гарнизон или в Сибирь при первом шаге... Он буйствовал, обыгрывал, дрался, уродовал людей, разорял семейства лет двадцать сряду, пока, наконец, был сослан в Сибирь, откуда "вернулся алеутом", как говорит Грибоедов, то есть пробрался через Камчатку в Америку и оттуда выпросил дозволения возвратиться в Россию.»
Даже сейчас этот персонаж достаточно известен, даже в наши дни знают, что ОН НЕ БЫЛ СОСЛАН В СИБИРЬ. Он был высажен с корабля Крузенштерном за совершенно неподобающее поведение. Но это же неинтересно? Куда круче история о том, как царский режим ссылал сильных личностей в Сибирь!
Есть у Герцена очень странные интерпретации событий.
« История, как один из них попал в университет, так полна родственного благоухания николаевских времен, что нельзя удержаться, чтоб ее не рассказать. В лицее каждый год празднуется та годовщина, которая нам всем известна по превосходным стихам Пушкина. Обыкновенно в этот день разлуки с товарищами и свидания с прежними учениками позволялось молодым людям покутить. На одном из этих праздников - один студент, еще не кончивший курса, расшалившись, пустил бутылку в стену; на беду бутылка ударилась в мраморную доску, на которой было начертано золотыми буквами: "Государь император изволил осчастливить посещением такого-то числа...", и отбила от нее кусок. Прибежал какой-то смотритель, бросился на студента с страшным ругательством и хотел его вывести. Молодой человек, обиженный при товарищах, разгоряченный вином, вырвал у него из рук трость и вытянул его ею. Смотритель немедленно донес; студент был арестован и послан в карцер под страшным обвинением не только в нанесении удара смотрителю, но и в святотатственном неуважении к доске, на которой было изображено священное имя государя императора. Весьма легко может быть, что его бы отдали в солдаты, если б другое несчастие не выручило его. У него в самое это время умер старший брат. Мать, оглушенная горем, писала к нему, что он теперь ее единственная опора и надежда, советовала скорее кончить курс и приехать к ней. Начальник лицея, кажется, генерал Броневский, читая это письмо, был тронут и решился спасти студента, не доводя дела до Николая. Он рассказал о случившемся Михаилу Павловичу, и великий князь велел его келейно исключить из лицея и тем покончить дело. Молодой человек вышел с видом, по которому ему нельзя было вступить ни в одно учебное заведение, то есть ему преграждалась почти всякая будущность, потому что он был очень небогат, - и все это за увечье доски, украшенной высочайшим именем! Да и то еще случилось по особенной милости божией, убившей вовремя его брата, по неслыханной в генеральском чине нежности, по невиданной великокняжеской снисходительности! Одаренный необыкновенным талантом, он гораздо после добился права слушать лекции в Московском университете.»
Что мы видим? В переводе на современные реалии вот что: учащийся старших классов на выпускном вечере своих товарищей напился, стал буянить, испортил казенное имущество, избил школьного охранника или сторожа. Его из школы выперли. Герцен утверждает, что с юношей поступили крайне несправедливо. А что, ему аттестат о примерном поведении надо было выписывать? Медаль давать?Вот при чем тут благоухание николаевских времен? Что, в другой стране мальчика бы по головке гладили? И как легко Александр Иванович делает предположения! "Весьма легко может быть, что его бы отдали в солдаты". А, может, и не весьма легко. А, может, и не отдали бы...
Читаем дальше. Тут немного сокращу отрывок.
«В первых числах декабря, часов в девять утром, Матвей сказал мне, что квартальный надзиратель желает меня видеть. Я не мог догадаться, что его привело ко мне, и велел просить. Квартальный показал мне клочок бумаги, на котором было написано, что он "пригласил меня в 10 часов утра в III отделение собств. е. в. канцелярии"… (В полиции Герцену сообщают, что на него поступил донос и его обвиняют в распространении слухов.-К-К)
Я бросился домой. Разъедающая злоба кипела в моем сердце, это чувство бесправия, бессилия, это положение пойманного зверя, над которым презрительный уличный мальчишка издевается, понимая, что всей силы тигра недостаточно, чтоб сломить решетку. Жену я застал в лихорадке, она с этого дня занемогла и, испуганная еще вечером, через несколько дней имела преждевременные роды. Ребенок умер через день. Едва через три или через четыре года оправилась она.
Говорят, что чувствительный pater familia Николай Павлович плакал, когда умерла его дочь!»
Трагедия, что тут говорить! Впору посочувствовать. Я бы и посочувствовала, если бы это было правдой. Смотрим комментарий: «Герцен был вызван в III Отделение 7 декабря 1840 года; ребенок (сын Иван) родился спустя два месяца, в феврале 1841.» То есть, если роды и были преждевременные, то визит полицейских к этому отношения не имеет. Кроме того, а при чем тут Николай I? Он что, не может отцовских чувств испытывать?
Можно сказать, что сейчас, когда времена изменились и маятник качнулся в другую сторону, у нас не слишком хорошо смотрят на революционеров и клевещут на них. Может и так, но книжка – моя ровесница, издана в лохматом 1969 году. А таких примечаний там - море. Тут Герцен сказал неправду, тут приврал, здесь неточная цитата. Безусловно, за свои идеи надо бороться, вот только вряд ли стоит использовать для этого такие грязные методы.
P.S. Самое смешное в том, что как раз к Александру I Герцен относится хорошо и все время противопоставляет его царствованиие николаевскому.
Источник
Journal information