Остаток 1238 года монголы провели, укрепляя свою власть над Половецкими степями и Северным Кавказом. За это время был подавлен последний очаг половецкого сопротивления под руководством воина Бачмана, который сумел собрать отряд и начать партизанскую войну с завоевателями. Постепенно его отряд пополнялся ожесточенными кипчаками, которые потеряли все в результате монгольского вторжения. Эти изгои, как могли, мстили, нападая на небольшие отряды пришельцев. Они постоянно меняли свое местоположение и поэтому долго их не могли найти. Однако в конце концов на эту горстку половцев была устроена настоящая охота, которую возглавил хан Менгу. Половцы попытались спрятаться на одном из волжских островов, но их нашли и уничтожили.
В следующем году монголы разделились на отдельные армии и наносили удары по всему периметру контролируемой территории. Так они захватили город Судак и покорили Крым. Одновременно завоевали Аланию – государство, основанное на северо-западе Кавказа аланами, потомками сарматов и предками современных осетин. Этот христианский народ отбивался отчаянно, и даже после падения их столицы, города Магас, и покорения равнинной части государства, часть алан продолжала сопротивление, укрывшись в горной местности.

Осенью 1239 года монгольские отряды вторглись в пределы южных русских княжеств, лежавших на левом берегу Днепра. Основной удар приняли на себя Черниговское и Переяславское княжества. Хан Берке с боем взял и разрушил до основания Переяславль, а вот под Черниговом произошло очередное масштабное сражение. На помощь осажденному городу двинулся князь Мстислав Глебович с большим войском, собранным со всего княжества, но был разбит в полевом сражении. В общем, опять повторялась ситуация прошлого года, когда русские князья вместо того, чтобы оборонять всеми наличными силами города, выходили в поле для открытого боя с монголами. Такое ведение войны соответствовало средневековому пониманию чести, но, с военной точки зрения, было безумием. В итоге, русичи закономерно терпели поражение за поржением.
После поражения князя пал и Чернигов, хотя его жители отбивались отчаянно. Кстати, защитники использовали тяжелые камнеметы, что было нехарактерно для остальных городов Руси. Согласно летописи, «из города на татар метали пороками камни на полтора выстрела, а камни могли поднять только два человека». Вероятно, это первое упоминание об использовании такой техники в русском военном деле.
Взяв Чернигов, монголы затем разрушили Путивль, Глухов, Вырь и Рыльск, и другие пограничные с Половецкой степью городки, после чего вернулись в степи.
До лета следующего, 1240 года, в завоеваниях монголов наступил перерыв. Вызван он был, прежде всего, разногласиями в стане завоевателей. Как помнят читатели, в Западный поход отправилось более десятка царевичей-чингизидов со своими князьями и отрядами. Все эти царевичи были внуками и правнуками Чингисхана от разных сыновей, и, соответственно, высшее командование монгольской армией было не монолитным, а состояло из кланов с собственными интересами. Батый, возглавлявший клан джучидов (т.е. потомков Джучи), враждовал с сыном великого хана Угэдея Гуюком, а также с ханом Бури, внуком Чагатая . За спиной каждого царевича стояли десятки князей и тысячи воинов, так что взаимная неприязнь могла обернуться кровавой междоусобной резней.
Главным инициатором конфликта был хан Гуюк.Будучи наследником престола всей монгольской империи, в этом походе он был вынужден подчиняться Батыю, владыке лишь одного улуса. Естественно, Гуюк считал такое положение дел несправедливостью и всячески это показывал. В 1239 году противостояние настолько обострилось, что ни о каких совместных действиях речь уже не шла. В далекий Карокорум поскакали гонцы с просьбой к Великому хану вмешаться и разрешить спор. К чести Угэдея, он поддержал не родного сына, а Батыя. Так что, смирив гордость, Гуюку пришлось и дальше подчиняться своему сопернику.
Сокровенное сказание монголов так описывает этот момент: «Из Кипчакского похода Батый прислал Угедею следующее секретное донесение: "Силою Вечного Неба и величием государя, и дяди, мы разрушили город Мегет и подчинили твоей праведной власти одиннадцать стран и народов и, собираясь повернуть к дому золотые поводья, порешили устроить прощальный пир. Воздвигнув большой шатер, мы собрались пировать, и я, как старший среди находившихся здесь царевичей, первый поднял и выпил провозглашенную чару. За это на меня прогневались Бури с Гуюком и, не желая больше оставаться на пиршестве, стали собираться уезжать, причем Бури выразился так: "Как смеет пить чару раньше всех Бату, который лезет равняться с нами? Следовало бы протурить пяткой да притоптать ступнею этих бородатых баб, которые лезут равняться!" А Гуюк говорил: "Давай-ка мы поколем дров на грудях у этих баб, вооруженных луками! Задать бы им!" Эльчжигидаев сын Аргасун добавил: "Давайте-ка мы вправим им деревянные хвосты!" Что же касается нас, то мы стали приводить им всякие доводы об общем нашем деле среди чуждых и враждебных народов, но так все и разошлись непримиренные под влиянием подобных речей Бури с Гуюком. Об изложенном докладываю на усмотрение государя и дяди".
Из-за этого Батыева доклада государь до того сильно разгневался, что не допустил (старшего своего сына) Гуюка к себе на прием. Он говорил: «У кого научился этот наглец дерзко говорить со старшими? Пусть бы лучше сгнило это единственное яйцо. Осмелился даже восстать на старшего брата. Вот поставлю-ка тебя разведчиком-алгинчином, да велю тебе карабкаться на городские стены, словно на горы, пока ты не облупишь себе ногтей на всех десяти пальцах! Вот возьму да поставлю тебя танмачином-воеводой, да велю взбираться на стены крепко кованые, пока ты под корень не ссучишь себе ногтей со всей пятерни! Наглый ты негодяй! А Аргасун у кого выучился дерзить нашему родственнику и оскорблять его? Сошлю обоих: и Гуюка, и Аргасуна. Хотя Аргасуна просто следовало бы предать смертной казни. Да, скажете вы, что я не ко всем одинаков в суде своем. Что касается до Бури, то сообщить Батыю, что он отправится объясняться к (своему отцу) Чаадаю, нашему старшему брату. Пусть его рассудит брат Чаадай!»




Тогда приступили к нему с докладом царевич Мангай, нойон Алчидай-Хонхортай-цзанги и другие нойоны и сказали: «По указу твоего родителя, государя Чингисхана, полагалось: полевые дела и решать в поле, а домашние дела дома решать. С вашего ханского дозволения сказать, хан изволил прогневаться на Гуюка. А между тем дело это полевое. Так не благоугодно-ли будет и передать его Батыю? Выслушав этот доклад, государь одобрил его и, несколько смягчившись, позвал Гуюка и принялся его отчитывать: "Говорят про тебя, что ты в походе не оставлял у людей и задней части, у кого только она была в целости, что ты драл у солдат кожу с лица. Уж не ты ли и Русских привел к покорности этою своею свирепостью? По всему видно, что ты возомнил себя единственным и непобедимым покорителем Русских, раз ты позволяешь себе восставать на старшего брата. Не сказано ли в поучениях нашего родителя, государя Чингис-хана, что множество - страшно, а глубина – смертоносна. То-то вы всем своим множеством и ходили под крылышком у Субеетая с Бучжеком, представляя из себя единственных вершителей судеб. Что же ты чванишься и раньше всех дерешь глотку, как единый вершитель, который в первый раз из дому-то вышел, а при покорении Русских, и Кипчаков не только не взял ни одного русского или кипчака, но даже и козлиного копытца не добыл! Благодари ближних друзей моих Мангая да Алчидай-Хонхотай-цзангина с товарищами за то, что они уняли трепетавшее сердце, как дорогие друзья мои, и, словно большой ковш, поуспокоили бурливший котел. Довольно! Дело это, как полевое дело, я возлагаю на Батыя. Пусть Гуюка с Аргасуном судит Батый»! И с этими словами, он отослал его, а Бури передал в распоряжение старшего брата Чаадая».
После такого решения Угэдея все недовольные Батыем на некоторое время примолкли. Наконец-то монгольское войско снова было собрано в единый кулак и могло продолжить завоевание мира. Многотысячная армада завоевателей двинулась в сторону древней русской столицы – златоглавого Киева.

***
Ко времени монгольского нашествия лучшие времена Киева уже были в прошлом. Некогда богатейший город Руси в двенадцатом-тринадцатом веке стремительно терял свое значение. Впрочем, это было закономерно. Сама Русь дробилась на отдельные княжества, и её бывшая столица не могла выдержать конкуренции с новыми центрами. Некоторое время город оставался формальным центром страны, и каждый сильный князь пытался захватить его, чтобы на этом основании провозгласить себя Великим князем. Однако в 1169 году князь Андрей Боголюбский перенес столицу Руси во Владимир, тем самым окончательно низведя Киев до уровня второстепенного города.
Во время княжеских междоусобиц двенадцатого века Киеву досталось неприятностей гораздо больше, чем многим другим, менее значимым городам. Так, за период между 1169 годом и вторжением Батыя тут сменилось более тридцати князей. То есть, в среднем князь правил всего два года. Думаю, лишне упоминать, что в большинстве случаев смена власти была насильственной и сопровождалась штурмом и разграблением города.
К началу монгольского вторжения на Русь в 1238 году Киевом правил Ярослав Всеволодович, брат Великого князя Владимирского Юрия и отец Александра Невского. Но после того, как Великий князь погиб, Ярослав бросил Киев и отправился отстраивать разоренный Владимир. Оставшееся без присмотра Киевское княжество присоединил к своим владениям князь Михаил Черниговский, объединивший под своей властью Черниговское, Киевское и Галицкое княжества. Правил он недолго. Уже в следующем году монголы нанесли удар по Черниговскому княжеству, полностью его разгромив. Одновременно волынский князь Даниил нанес удар по Михаилу с запада, захватив Галич. Лишившемуся своих лучших земель и, самое главное, дружины, перемолотой в сражениях с монголами, князю Михаилу пришлось бежать в Венгрию.
Воспользовавшись этим, в Киев прибыл смоленский князь Ростислав с намерением обосноваться тут. Однако вскоре его из города изгнал князь Волынский и Галицкий, Даниил Романович. Об этом политике и полководце мы еще поговорим особо, пока же отметим, что даже когда монголы начали завоевание, русские князья вместо того, чтобы объединиться против внешнего врага, продолжали воевать друг против друга.
Взяв Киев, Даниил Галицкий не стал там оставаться. Видать, царившее в его новом владении запустение пришлось ему не по вкусу. Князь предпочел вернуться к себе на Волынь, оставив в Киеве своего воеводу Дмитра.
Ранней осенью 1240 года под Киевом появились первые монгольские разъезды, установившие блокаду города, а затем со всей своей армией подошел и сам Батый. Дождавшись, пока Днепр замерзнет, основные силы монголов переправились на правый берег и начали атаку. Город был окружен, а затем взят штурмом. Разумеется, Дмитро был опытным воеводой, а киевляне стремились продать свои жизни подороже и дрались отчаянно, но исход боя был известен заранее – слишком уж неравными были силы. С помощью осадных машин монголы проломили городские стены у Лядских ворот и ворвались в Киев. Завязался рукопашный бой на улицах. Шаг за шагом завоеватели теснили киевлян, устилая бревенчатые мостовые своими и чужими трупами. Последние оставшиеся защитники древней столицы укрепились у построенной еще святым Владимиром Десятинной церкви, где все и полегли на следующий день.
Раненого воеводу Дмитра монголы сумели захватить в плен. Уважающий храбрость и военное мастерство, Батый пощадил пленника и даже оказал ему честь, назначив своим советником. Простым киевлянам повезло гораздо меньше – большая их часть погибла на пылающих улицах родного города. Уцелевшие стали добычей монгольских воинов и превратились в бессловесных рабов. Некогда богатый и многолюдный город после монгольского погрома представлял из себя лишь безжизненные руины.




Самое удивительное, что никто не знает точной даты падения Киева. Согласно Лаврентьевской и Тверской летописям, это произошло шестого декабря, а если верить Псковской, то Батый взял город еще девятнадцатого ноября. Кстати, о летописях. Если в Ипатьевской летописи, написанной в соседнем с Киевом галицко-волынском княжестве, оборона и падение Киева описаны ярко и подробно, то в Лаврентьевской (составленной на Северо-востоке Руси) - это лишь эпизод, к тому же, не самый важный. На первое место по значимости в 1240 году летописец поставил рождение дочери у князя Ярослава Всеволодовича, а уж затем уничтожение «матери городов русских».
Киев от этого удара уже никогда не оправится, и даже спустя несколько столетий, после похода Батыя он будет лишь мелким приграничным городком, правда, с богатой и славной историей.


Более ранние части смотрите по тэгу "Древняя Русь"